Владимир Высоцкий
[У МОРЯ]
И, конечно, был шторм. Вечерний, с багровым закатом и тучами, бегущими за горизонт в море. И волны с белыми головами ломали себе кости на скалах и на камнях пляжа. Они грозно ревели, разбегаясь для прыжка, бились в берег и, превратившись в белое кипящее молоко, зло шипели, возвращаясь в море.
Эта история случилась в Югославии, в этом сказочном уголке земли, в городке, который называется Дубровник. Был конец сентября - золотое время для всех, любящих одиночество отдыхающих, да и для жителей, потому что волны туристов схлынули в Италию, Германию, Францию и Россию и восстановилось подобие покоя. Даже музыка из ресторана звучала мягко и сентиментально.
Но... повторяю, был шторм, и ветер, и волны и все, что положено. А какая-то женщина плыла совсем близко от берега, взлетая на волнах и снова исчезая. Она пыталась выбраться на пляж, но снова и снова море затягивало ее обратно. Она еще не успела испугаться, потому что силы пока не покинули ее и берег был так близко. На пляже сидел только один человек, голый по пояс. Он рисовал шторм и закат и глядел поверх волн, а потом снова в альбом. Вот он что-то подправил, понаклонял голову вправо, влево и... заметил женщину. Конечно же, он бросил альбом и кисть и бесстрашно прыгнул в пучину. В два-три взмаха оказался он рядом с женщиной, взял ее за руки и... одна особенно огромная волна швырнула их вместе на песок - мокрых, тяжело дышащих и, безусловно, красивых.
- Любишь плавать в шторм? - спросил он по-русски и довольно грубо - на ты, потому что ведь все равно не поймет.
В ответ она подняла голову и просто и безгрешно поцеловала его, а потом без улыбки ответила по-русски:
- [Люблю!]
- Вы русская? - опешил художник.
- Нет.
- Впрочем, это неважно - все национальности тонут одинаково. А все-таки откуда вы?
- Из Франции. А ты? - она перешла на ты, наверное, из-за плохого знания русского.
- Из России! Разве незаметно?
- Заметно.
- Хорошо еще, что вчера у меня не получился рисунок и сегодня я пришел снова! - сказал он.
- Хорошо,- ответила она.
Они продолжали лежать на камнях, а языки пены пытались схватить их за ноги и утащить в море. Говорили они пустяки, но почти кричали из-за грохота и могло показаться, что они ругаются.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Катерина. Катя! Как хочешь! А тебя?
- Александр! Очень приятно!
- И мне.
- Может быть, встанем?
- Нет! Так хорошо!
- Ничего хорошего в мокрых штанах. Кстати, нужно идти по городу. Где твои вещи?
- Там,- она указала в море и улыбнулась.
- А... Ты оттуда! - догадался он.- Русалка! Дочь Посейдона!
- Что такое русалка?
- Отложим изучение русского фольклора! Я серьезно.
- И я серьезно. Вещи смылись.
- "Смылись!" - передразнил он.- Не смылись, а смыло. А как пойдем?!
- Если пойдем вместе, ты дашь мне брюки.
- Что? - удивился он,- А я?
- У тебя есть альбом!
- У меня еще есть кисть,- сказал он,- и палитра.
- Пол-литра - это замечательно,- воскликнула она,- потому что мне холодно! Отвернись!
Она встала, отошла в темноту, и, когда он отвернулся, стала выжимать волосы и купальник, и потом крикнула:
- Давай брюки.
Он послушно разделся и отдал. Она выжала джинсы, надела их и хихикнула:
- Как раз.
Здесь они впервые взглянули друг на друга и остались довольны. Из ресторана доносилась та же ласковая мелодия, она пробивалась сквозь шум моря, а когда они пошли прочь от воды, звук стихии ушел, а мелодия стала внятнее и громче.
По набережной шла странная пара: босая женщина в мокрых джинсах и купальнике и мужчина в плавках и рубахе, неловко прикрываясь альбомом. Люди, улыбаясь, смотрели на них, а они продолжали знакомиться:
- Откуда ты знаешь русский? - спросил он.
- Я работала в Москве три года и была замужем за русским переводчиком.
- А теперь?
- А теперь я не замужем за переводчиком.
- Почему? - задал он глупый вопрос.
- Он плохо переводил,- ответила она.
- А теперь?
- Теперь он переводит лучше.
- Нет! Что ты делаешь теперь?
- Преподаю в колледже русский.
Они подошли к отелю на самом берегу, к отелю, где она жила.
- Я пойду переоденусь,- сказала она.- Хочешь зайти?
- В таком виде? Тебе удобно?
- Конечно нет,- согласилась она.- Но совсем не лучше выходить с мокрыми брюками. Хотя я тебе брошу и с балкона.
- Ромео одевает брюки под балконом Джульетты. Бедный Шекспир!
- Так и договорились! - сказала она,- Дай мне твою рубаху и жди здесь.
- Караул! Раздевают,- сказал он, снимая рубаху.
- Что такое "караул"? - спросила она.
- Караул - это караул.
- А, понятно! Я сейчас.
И она вошла в холл и независимо спросила у портье ключ. В окне второго этажа вспыхнул свет, а через паузу вниз полетели брюки и рубаха. Ромео оделся, и к нему спустилась Джульетта в красивом платье и причесанная.
- Ты уже одет? - Спросила она.
- О, да! Только не так красиво.
- Давай я тебя причешу.
Она расчесала ему волосы, как ей нравилось.
- Вот так! - сказала она и снова его поцеловала.- Всё!
- Нет не всё! Пойдем продолжать переодевание. Ко мне - это рядом.
Он тоже жил в отеле, тоже на берегу. В том самом, откуда слышилась музыка.
Пока он был под душем и одевался, она смотрела его картины и они ей, конечно, нравились.
- Ты поешь? - спросила она, когда он был готов, и кивнула на гитару.
- Напеваю.
- А какая разница?
- Ну, я говорю нараспев стихи и перебираю струны. Получается печально и интимно. Вот так! - Он перебрал струны.
- Спой!
- Я не пою.
- Ну поговори под гитару,
- Как-нибудь потом. Пойдем что-нибудь съедим и выпьем!
Они спустились в ресторан. Официанты узнавали его и благосклонно оглядывали его спутницу. И из уважения приветствовали его по-русски. Только вместо "здравствуй" говорили "спасибо!".
- Они тебя любят! - сказала она, когда они устроились за маленьким столиком на террасе - прямо над морем.
- Они любят русских,- ответил он.
- Почему?
- Потому что мы славяне и из-за войны. В Югославии знают, что это такое.
- Везде знают, что это.
- В Югославии особенно. Они даже говорят: наша страна до Владивостока.
Оркестр заиграл какую-то русскую песню, и певица спела ее по-югославски.
- Мне мясо,- сказала она официанту,- и кофе.
- Мне тоже и что-нибудь выпить.
- Русская? - улыбнулся официант.
- Нет! Француженка.
- Но это то же самое,- нашелся официант, не желая ее обидеть, и убежал.
- А ты красивая,- сказал он вдруг,- жаль, если бы ты утонула!
- Я не утонула бы. Ты что рисуешь?
Он рисовал на салфетке.
- Тебя! Как ты выходишь из воды. Из морской пены! Афродита пенорожденная!
- Нарисуй что-нибудь из Москвы.
- Хорошо! А ты будешь узнавать, что это.
- Я постараюсь, если ты хороший художник.
- Я хороший!
- Я говорю, если ты хороший художник.
- Я хороший художник. Что это?
- Это Кремль.
- Надо же. Неужели похоже?
- Похоже.
Салфетки с видами Москвы ложились на стол.
- Этого я не узнаю,- сказала она.
- Это мой дом.
- Где это?
- На Садовом кольце, около площади Маяковского.
- А это набережная Сены! Ты был в Париже?
- Нет! Но это набережная Москвы-реки.
- Может быть,- я не помню.
- Но это, правда, площадь Согласия,- воскликнула она.- Откуда ты знаешь?
- Видел в кино. И вот еще.
Он набрасывал карандашом контуры всем на свете знакомых парижских достопримечательностей, и оркестр вдруг заиграл французскую мелодию, сразу после русской, без перехода, и певица спела ее по-югославски.
Пришел официант, чему-то ухмыляясь. Это, вероятно, он попросил оркестрантов сыграть что-нибудь для французской гостьи.
[1973 или 1974, лето]
Владимир Высоцкий. Собрание сочинений в пяти томах.
Составитель С. Жильцов. Тула: "Тулица" 1993.
[an error occurred while processing this directive]